Во имя Гермеса и справедливости необходимо в отдельном посте упомянуть саму герменевтику, настолько кратко, насколько позволяет приличие, чтобы суметь выразить хотя-бы в нескольких чертах общую мысль герменевтики, не покушаясь на замысел раскрыть весь массив знаний веков, накопленных в недрах искусства толкования текстов. Некоторое время назад с коллегой-философом у меня получился некий философский «батл» на просторах одной ныне «непопулярной» соцсети, где мы попытались познакомить неакадемических подписчиков с основными герменевтическими понятиями и предметом исследования. В конечном итоге вышла небольшая серия постов, не очень длинных, дабы не утомить неискушенных читателей, но, тем не менее, информативных, которые легли в основу этой большей редакции.
Для начала нужно прояснить, что существует две герменевтики – философская и филологическая, сейчас я буду говорить большей частью о второй. Итак, герменевтика зародилась в античной Греции и была близка поэзии с самого начала. Платон называл поэтов «герменевтами богов», для Платона поэтический текст – это герменевтическое толкование мифа. Для современной же филологической герменевтики важное место занимает учение Ф. Шлейермахера об интуитивном (пророческом) толковании. Он различал толкование грамматическое, когда речь понимается как факт языка, и психологическое – как факт индивидуального сознания. Но шагнем еще дальше в прошлое.
Стоики были крайне недовольны буквальным пониманием мифов, не понимайте, мол, все буквально, ищите смысл сказанного. Единственно верным было для них понимание философское – логическое перетолкование образов мифа языком философского логоса. Переход от непосредственного смысла к истинному происходит через толкование слова: этимологическое и метафорическое. Так рождается аллегорический метод толкования. Аллегория – троп, относящий к метафорической группе, процесс одушевления идей, законов, свойств и представлений.
Далее, из учения Оригена (185-254 гг.) вышла концепция о четырех смыслах текста: буквальный, аллегорический, моральный и анагогический (высшее символическое, духовное значение).
Что можно подвергнуть толкованию? – да все, что угодно, все что обслуживает язык, т.е. всю нашу культуру. Мы начали с мифа, но это касается любого произведения (текста). Через язык все везде. Р. Барт так отозвался о мифе: "Он – язык, не желающий умирать, питается чужими смыслами, продлевает свою жизнь". А если нет тогда текста, нетронутого другим, мифом, например, то где границы текста, ситуации, артефакта или картины. Все размыто и связано, поэтому мы ищем смысл фильма в книге, смысл книги – в истории, документе, мифе, и так далее - герменевтика без конца. Текст как объект герменевтики стал указателем на дороге, показывает вдаль, мол, там смысл, как пишет Барт: «Инстанцией текста является не значение, но означающее в семиологическом и психоаналитическом употреблении этого термина», текст как знак на карте, указывающий в заоблачные дали и в глубь веков.
Итак, главный предмет анализа герменевтики – текст, содержащий некий смысл, требующий извлечения и понимания. Сейчас мы уже говорим, что интерпретировать можно не только текст, а любой артефакт, событие, все то, что несет в себе (скрытый) смысл. За века истории науки и в разных областях знаний сложились даже несколько методологически похожих подходов интерпретации: герменевтика, экзегеза, дискурс-анализ, которые по сути являются одним и тем же.
Целью герменевтики является понимание текста как сотворчество автора и интерпретатора, главным инструментом которого является герменевтический круг (часть познается только в связи с целым, а целое может считаться понятым только после анализа его частей). Идея круга подчеркивает мысль о том, что исчерпать изучаемый объект до конца невозможно (мысль философии Нового времени).
Герменевт сталкивается в тексте с чувственными компонентами – эта та идеальная сторона текста, которую мы понимаем. Требуется своего рода конгениальность автора и толкователя. Необходимо уловить психологические характеристики автора, его внутренний мир, религиозность, воспитание, установки, психологические проблемы и комплексы, если таковые есть, его систему коллективных бессознательных представлений, условия жизни и прочее, это все является неотделимым фоном создания текста, его внелингвистическим контекстом. Естественно, что невозможно «втиснуть» всю гамму переживаний и опыта ряд предложений, составляющих текст, мы находимся в той ловушке, как это прекрасно выразил классик: «Мысль, изреченная есть ложь» (Ф. Тютчев).
Предложение обладает структурным сходством с внешними по отношению к языку положением дел, как считал Л. Витгенштейн, логический образ положения вещей есть смысл предложения. А что, если предложение описывает не реальное положение дел, а вымышленное, ситуацию, где, скажем, единорог пасётся на лугу, а рядом с ним сидит в лучах солнца прекрасная непорочная дева. (Кстати, в средневековых бестиариях единорог описывался как свирепое животное, усмирить которое могла лишь чистая дева). Но эти образы, все же живы и их нужно как-то интерпретировать. И мы подходим к природе знака. Знак – это слово, звук, изображение, все, что указывает на референт вне себя. Произнося фразу, «Василий купил велосипед», мы не имеем дело с реальным Васей на велосипеде, а лишь указываем при помощи знака на реальную ситуацию. Так вот, для текстов характерно, что они являются знаковыми системами. Знаки без отношения к человеческой материальной или духовной деятельности суть просто материальные предметы. Только как носители информации они становятся знаками, и только человек наделяет их значениями. Мы вернулись к нашей чистой деве и её единорогу, знакам, отсылающим к идеальным объектам (референтам), таким же «живучим», как и Вася на велосипеде. Значит, с этим нужно что-то делать… интерпретировать метафорическую сторону языка, как предлагали стоики и Ориген, измерение языка, которое обслуживает всю человеческую метафизику, алхимию (наш единорог вообще-то был из мира алхимии, а сами алхимические трактаты с их изображением - крепкий орешек для понимания), религию и все прочее очень и очень возвышенное.
Как раз для понимания всего возвышенного и возникла экзегеза или герменевтика священных текстов, для западной культуры – это, конечно тексты Библии. Такую герменевтику применял Ориген, говоря о форме текстов, он сопоставлял разные переводы с целью реконструкции исходного текста. Бл. Августин применял метод параллельных мест как метод содержательного толкования текста, сравнивая ясные места текста с более темными и непонятными, то, что позже вновь предложит Мартин Лютер. Августин исходил из проблемы перехода от знака к значению, но настаивал при этом на единственности смысла знака, и его герменевтика опиралась на предпосылку того, что данный знак может иметь только одно значение. «Истина» ограничивала, как вы можете понять, интерпретацию, любое толкование могло быть принято, только если оно не противоречило истине. Августин придерживался оригинальной концепции о соотношении веры и разума (лат. credo ut intelligam – "верю, чтобы понимать"), утверждал, что только при помощи веры возможно постичь истинный смысл слов. Густав Шпет (русский философ, переводчик, теоретик искусства) писал, что такая герменевтика допускала двойственный смысл: человеческий и боговдохновенный. Затем уже под эту предпосылку подводилось основание: знаку допускается иметь несколько значений. Пока речь идет о втором значении как «боговдохновенном», - как бы наукообразно ни оправдывалось положение о многозначности знака, - все это остается вне науки. Как видите, такая экзегеза находится в плену самой себя, все, что выходит за рамки традиции необходимо отмести.
В XVIв. западная церковная экзегеза в лице М. Лютера вновь напоминает о принципе герменевтического круга при помощи тезиса «scriptura sui ipsius interpres» («Писание само себя толкует», то самое прояснение «темных мест» Августина, который был у Лютера в почёте).
Для преодоления указанных проблем экзегеза наших дней на Западе дала начало так называемому «textual criticism» (критика текста, не знаю, есть ли эквивалент в этом значении в русском), направлению, которое исследует текст на предмет аутентичности и принадлежности автору на основе стилистического и исторического анализа. Ура! Экзегеза академических кругов, что может быть лучше. Но, как часто бывает, выплеснули ребёнка вместе с водой и пеной, а пены было много. С критикой текста я столкнулся на студенческой скамье, слушая американских и немецких профессоров. Весь свой арсенал такая экзегеза направила на то, чтобы выяснить, к примеру, каков был общий текстовый источник четырех Евангелий, какие послания апостола Павла принадлежат его перу, а какие – его ученикам, или сколько авторов было у книги пророка Исайи. Лингвистически это просто ювелирная и кропотливая археологическая работа путем соотнесения оригинальных версий текстов (на иврите, арамейском и древне-греческом), в которых вычисляются анахронизмы, стилистические нестыковки в самих текстах, а все данные соотносятся с исторической наукой. В итоге голая наука может изгнать из текстов сам дух, что бывает болезненно для неокрепшей веры, хотя, например, даже в русском синодальном переводе послание к Евреям апостола Павла стилистически очень и очень отличается от его остального корпуса текстов!
Наконец, дискурс-анализ – форма интерпретации «текста, погруженного в жизнь» (известная цитата Н.Д. Арутюновой), исследование текста в его коммуникативной ситуации. Исходным для анализа дискурса является анализ текста. Если под дискурсом понимается языковое выражение определенной социальной практики, представленной теми или иными текстами, то логично, что анализ дискурса должен начаться на уровне конкретного текста. Первый и начальный этап – это определение связности и цельности текста, его когерентности, определение его коммуникативной функции, средств актуализации адресанта и адресата в текстовой ткани (лат. textus – "сплетение, ткань"), выявление форм тематического развертывания.
При анализе текста необходимо учитывать такие уровни интерпретации, как уровень понимания текста как части всей системы текстов автора (авторский дискурс, например, дискурс апостола Павла, дискурс Фрейда, Достоевского и т.д.), как часть учения или системы мысли автора.
Второй уровень – уровень исторической интерпретации (внутренней и внешней). Внутренняя историческая интерпретация – это исследование эволюции авторских идей на основе его собственных текстов (авторская эволюция дискурса), внешняя историческая интерпретация учитывает более широкий исторический контекст, выявление связи смысла конкретного текста с текстами предшественников, коллег, последователей и критиков, выявление общей эпохальной традиции.
Третий уровень – анализ вненаучных данных по отношению к тексту. Текст истолковывается через определенного рода связи внутри социоисторического комплекса деятельности людей. Смысл здесь исследуется как отражение всей социокультурной тотальности.
Дискурс – это система ограничений, накладываемых на возможные высказывания в силу определенной социальной, идеологической позиции. Дискурс выражает надындивидуальное, коллективное речевое действие, которое институционализировано, связано с относительно устойчивыми типами социальной практики, формирует внутри групп определенное речевое поведение, например, рок-звезда не пишет свои тексты в стиле Беллы Ахмадулиной, а публичный политик не говорит как философ-стоик, по крайней мере в наши дни. Написано несметное множество текстов внутри научного, религиозного, политического, да какого угодно дискурса по своими особенностями и закономерностями, все это исследуется и интерпретируется герменевтикой.
В итоге получилось солидное обновление двух моих исходных текстов по герменевтике. Как видите, получился текст, который можно интерпретировать указанными выше способами. Можно для его толкования применить и герменевтический круг, и проверить его на когерентность, и найти в нем отсылки к другим текстам и авторам, можно определить его принадлежность к научно-публицистическому дискурсу, оценить его стилистически, найти в нем метафоры и причислить его к корпусу моих собственных текстов и попытаться определить моё мировоззрение. Так получается, что что-бы мы не делали, мы находимся в рамках текста и языка, его создающего.
Надеюсь, я не сильно утомил тебя, мой читатель, обилием научных терминов. Если понравилось, ставь лайк, хоть я и не увижу, кто его поставил, но блог посчитает все сердечки. Спасибо!
Comments